“Наш поезд уходит в Освенцим
Сегодня и ежедневно!" А.Галич
Я была в музее Освенцим и всё, что там видела, так меня потрясло, что сильно заболела в тот же вечер. Эмоциональный стресс вызвал сильнейшую реакцию, в физическом плане проявились: высокая температура, озноб и лающий кашель. Пришлось прервать все экскурсии и вернуться в Варшаву. Я поняла, что человеческие возможности вместить в себя потрясение и шок увиденным, предельны...
У меня нет ни одной фотографии из той поездки в Освенцим, я вполне сознательно не фотографировалась, мне это показалось кощунственным сниматься "на память". Как браво снимались нацистские палачи рядом со своими жертвами за минуту до казни и сразу после ... . Таких фотографий "на память" осталось немало в архивах. Там во многих бараках выставлены фотографии узников. Можно объединить эти фотографии темой "Мы смотрим на вас". Шеренги фотографий.... Где каждый взгляд узника материален и смотрит на тебя, в тебя, в твои глаза, в твою душу, даже когда ты стоишь спиной к фотографии. От этих взглядов, давно замученных и улетевших с пеплом и дымом, невозможно уйти. Непрожитые жизни так коротко остриженных молодых женщин, бездны зрачков, обречённые взгляды....
Я всегда думала, что Освенцим это не я, это до меня. Да, это было в Истории, но нет моей вины в этом. Но Освенцим поставил меня в тупик, и невозможно было уйти в спасительное "это было давно, и нет в том моей вины". Освенцим касается всех думающих и чувствующих. Я боялась глубоко вдохнуть, мне казалось, что я вберу в себя материальное присутствие этих ушедших людей, и прах их осядет в моих лёгких и войдёт в мою кровь. На самом деле так и случилось, поэтому я и заболела. Опыт посещения Освенцима для меня самой оказался столь неожиданным, я его до сих пор осмысливаю. Мы не знаем, как отзовётся в нас не только слово чужое, но и страдания, взгляд, облик замученной жертвы, рано оборвавшаяся жизнь. Вообще я поняла, что к жертвам Освенцима не подходит слово "чужое", "чужие". Там всё болит, болит напролёт душа и тело деревенеет.
Человеку свойственно на интуитивном уровне избегать того, что принесёт ему страдания как физические, так и эмоциональные. Ведь узники Освенцима неохотно ворошат свою память. Поэтому мне очень понятно, что кто-то избегает приближаться к теме страдания. Я ведь сказала, что этот опыт до сих пор до конца мной не понят, а значит и не оценен, я не могу многие вещи уложить в себе - в жителе планеты 20-го века. Ведь это место не музей однозначно. Сознание отказывается принимать, что вот тут в центре Европы ЭТО происходило. Что это делали люди с людьми. Ведь даже непонятно, как, какие памятники надо воздвигнуть, чтобы выделить из повседневности эту трагедию, да и уместны ли памятники.
Это выносит вопрос о том, кто же МЫ такие, коль способны творить такое, на какой-то особый запредельный уровень. Трагедия Освенцима - грозное предупреждение человеку, если ты низводишь другого человека до животного состояния, то и сам становишься животным и это озверение - неизбежная расплата за содеянное. Меня потрясло то, как буднично на поток было всё поставлено - собирались тонны человеческих волос, которые шли в дело, собирались горы очков, складировалось женское бельё, которое потом офицеры Вермахта отсылали своим возлюбленным. Религиозные еврейские мыслители разделились в причинах такого озверения. Одна часть считала, что после того как такое стало возможным Бог покинул Вселенную и человека, другая же считала, что такое стало возможным потому что, Бог отвернулся от человека...
Я поняла, что есть такие события в истории человечества, которые ставят больше вопросов, чем дают ответы. Эмоциональное напряжение, испытанное мной там, не вылилось в катарсис, не театр ведь, оно свернулось в такой тугой свиток потрясений-состраданий-вопросов-изумлений, который можно с осторожностью разворачивать частями и размышлять об этом до конца жизни. Я была там, когда мне было чуть больше 40-а, теперь мне давно за 50.
Комментариев нет:
Отправить комментарий